«Туманище»

Дом, который я приобрёл в деревне, находился в стадии ремонта и печь, совершенно необходимая для ночлега в октябрьскую прохладу и слякоть, ещё не была закончена. По этой банальной причине приходилось ночевать у родственников в соседней деревне, что в шести километрах. Иногда, я совмещал перемещение к ночлегу с охотой на уток, выбирая в попутчики, изрядно заросшую речушку, что увеличивало не только маршрут, но и время его прохождения. Всё это с лихвой компенсировалось прекрасными объятиями с природой.

…Раннее, слезливое и мрачное утро заставили меня задержаться позже обычного, пережидая дождь, который прекратился лишь к хмурому полудню. Промозглый западный ветер, наигравшись окрашенной листвой, успокоился, уступив место спокойному и доброму брату-южаку. А тот сразу притащил с собой тепло. Трудовой день был настолько укорочен, что начинать какие-либо труды-не было смысла, и я решил посвятить остаток дня охоте, прогулявшись по тетеревиным полям до своей деревни и, отдохнув, вернуться назад по речке.

Когда я перешёл речушку, мысленно намечая хоженый-перехоженный маршрут, низинки курились лёгким туманчиком; земля, словно после парилки отдыхала в предбаннике. Проверив безлистный кустарник, где птиц не оказалось, поднялся на пологую возвышенность. С этой высотки я всегда любовался простотой обыденности, но безмерно любимой и дорогой деревни моего детства. Оглянулся и сейчас. Пасмурное небо слилось с землёй, опустив прозрачную тюль редкого тумана, сквозь который совершенно не ясно, но всё же просматривались лишь ближайшие избы и сараи. Всё, что было вдали — исчезло, будто и не существовало вовсе. Впереди, на дальнем краю убранного поля овса, маячил березовый островок, вперемешку с бредником, в направлении которого я резво зашагал. Когда я подходил к березняку, окрепший туман плотно обнимал островок и шумный взлёт близких тетеревов был мной не замечен. Посетовав на туман, двинулся дальше. Впереди предстоял переход через узкий, но довольно глубокий, а местами топкий ручей, через который было переброшена толстая осина, сваленная бобрами. Я всегда пользовался этим деревом при переходе, как мостиком. Вот и ручей, но… где дерево? Поняв, что ошибся и вышел не к тому месту, побрёл вдоль ручья, окаймлённого плотной стеной камыша с поникшими, мокрыми метёлками. Вскоре и камыш стал с трудом различим; на смену крепкого, но всё же пронизываемого взглядом на десятки метров, на мягких лапках подкрался туманище. Небо, земля и всё, что на ней, в полном безветрии, исчезло, растворилось в сером мареве.

«Ёжик в тумане», — усмехнулся я своему положению, наугад проламывая камыш на ручье. Ручей позади и не кошеное поле впереди. Цепляясь за густую поникшую и огрубевшую траву, то и дело, натыкаясь на молодой, низкорослый кустарник или густой, высоченный бурьян, побрёл наугад, включив лишь компас в голове. Вскоре понял, что мой компас дал некий сбой; неожиданно уперся в другой ручей, которого по маршруту быть не должно… Ещё дважды я переходил ручьи, обходил болота… Лесные островки тёмной тенью наплывали совершенно неожиданно, заставляя обходить их, петляя. Периодически я останавливался, пытаясь уловить какой-нибудь звук — ориентир жилища. Но ни собачьего лая, ни петушиного пения, ни звука двигателя машин…, постоянно витающего над этими полями, ничего не просачивалось сквозь туман. Порой казалось, что находишься на какой-то не земной планете. Становилось совсем не весело, тем более, что короткий световой октябрьский день уверенно зашагал к завершению, настойчиво подталкиваемый туманищем.

«Спокойствие, только спокойствие», -успокаивал я себя словами мультипликационного героя, хотя на душе было тревожно. Конечно, заблудиться здесь я не мог, но плутать в тумане, да ещё и ночной темноте — не великое удовольствие. Неожиданно, сквозь шелест и шлёпанье травы под ногами, я услышал какой-то далёкий высокий звук. Резко остановившись, стал прислушиваться с надеждой. И услышал. Этот звук трудно перепутать с каким-то иным; высокий вой, словно бурав, пронизывал туман, ввинчиваясь через сознание дрожью по телу. Это были волки. Невольно ружьё перекочевало с плеча в руки. Как по клавишам, рука забегала по патронташу в поисках картечных зарядов. Глухо клацнуло ружьё, заглатывая новые патроны. «В таком тумане… и не заметишь… Выскочат и …», -думал я, озираясь и забирая в сторону от услышанного воя, продолжая ощупывать патронташ. Рука наткнулась на две недавно стреляные гильзы, ещё сильно пахнущие сгоревшим порохом. Одну за другой я нанизал их на веточки кустов по своему движению; учуют, если пойдут по следу. Они этого запаха боятся.

Непролазный кустарник бредника, залитый водой, стеной с хлюпаньем наплыл к ногам. Искать обход не стал, протискиваясь сквозь гущу скользких, голых ветвей, обнимающих всё тело и пытаясь навсегда оставить в своих владениях, больно стегающих по лицу, при попытках вырваться из прутьевых объятий. Справившись с приставучим кустарником, сквозь туманище увидел возвышающуюся новую стену. «Что это? Ровное по горизонту какое-то…», -подумал, предчувствуя близкий выход из туманища и, невзирая на усталость, быстро полез на крутую насыпь. Обливаясь потом, весь мокрый, наконец, ощутил под ногами наезженную дорогу, «Что это за дорога? Куда идти?» -терялся я в догадках, совершенно не ориентируясь. Чисто интуитивно пошёл направо…

Как же легко идти по дороге, сбросив травяные путы. Вскоре из туманища выплыли силуэты больших деревьев и старые, не жилые домишки с черными глазницами окон. Навстречу мне, шаркающей походкой, медленно плыл чей-то силуэт.

Сквозь мглу я разглядел сутулого мужчину в длинном до пят плаще и нахлобученном на голову капюшоном.

— Здравствуйте, — обратился я к нему. -Что это за деревня?

Незнакомец остановился, будто бы уперся в стену, пристально, из глубины капюшона, разглядывая меня. Видимо, ружье на плече объяснило ему моё присутствие и нелепый в другое время вопрос.

— Маковье, -буркнул он, зашаркав своей дорогой.

«Маковье?» -недоумевал я. Эту полузаброшенную деревню с двумя-тремя жилыми дворами, что в нескольких километрах от моей дереви, я знал, но находилась она совершенно в стороне и гораздо дальше. От большака, на котором находилась Маковье, отходила полевая дорога, ведущая в мою деревню. Я быстро её отыскал и растворился в густейшем туманище, а теперь ещё густо перемешанным с вечерним сумраком. Немного отойдя от Маковья, оглянулся. Пелену отчуждённости от мира пробуравил совершенно слабенький, будто от свечи, лучик света в окне дома, будто прощаясь. Скользя и шлёпая по лужам, я заспешил туда, где должен засветиться и мой маячок, здороваясь.

Владимир Каплинский