Очередь за арбузами двигалась медленно. Разнородные любители сладкой ягоды терпеливо плавились на солнце в ожидании, то и дело поглядывая на горку спелых арбузов и дынь; а вдруг самый лучший подмигнёт.
— Бабушка, — услышал я тонкий голосок девчушки лет пяти с лёгком ситцевом платьице, стоящей вместе с бабушкой передо мной, — а почему все говорят, что ласковый май? Почему именно май? В мае и ягодок, и цветочков ещё нет. Почему не август ласковый? Вон и арбу-у-узы, вон и ды-ы-ыни, и яблочки-и-и, — нараспев протянула девочка, указывая ручкой на сладкий товар. И на улице тёпленько, и даже жарко. Получается, что ласковый август, а не май.
«Действительно», — подумал я, — «почему не может быть ласковый август»?…
Август горячо дышал июльской жарой, к полудню легко перешагивая градусную отметку в тридцать. Его дневной зной усугублялся отсутствием какого-либо ветреного дуновения, а голубизна небес была тщательно отстирана неведомым небесным уборщиком не только от угрюмых туч, но даже от воздушно-белых облаков. Но стоило уборщику задремать, как лёгкий ветерок-флотоводец выгонял на небесную голубизну простора свои белые эскадры. Иногда, по вечерам, эскадры дружно швартовались у горизонта в виде далёких гор, но к утру скорпулёзный небесный уборщик быстро приводил чистоту бездонной голубизны в порядок.
Вечерело… И вместе с этим зримым явлением пробуждалось незримое, но весьма ощутимое — прохлада. Она всё энергичнее шагала по округе, а с заходом солнца поспешила в росные поля ополоснуть усталые ноги, да поиграть в прятки в белокуром тумане по низинкам.
Ночью от дневного зноя не осталось и следа. Темнота затопила всю округу. Ведь третий братец лета — брюнет, не то что первый — блондин. Для красоты август звёзды по тёмному небу беспорядочно разбросал, да луну для подсветки оранжевой тыквой подвесил любоваться.
Утро не спешит, не торопится, как ранее, а медленно, будто ручейком вливается в темное, разбавляя его, даря земному сначала неясные очертания предметов, постепенно тщательнее прорисовывая разнообразие форм. И когда до солнечного первенца остаётся совсем малый шаг, когда тишину уже разбудили первые петухи, утро вновь решает поиграть, быстро опустив непроницаемо млечную занавесь тумана. Лишь утонувшее в нём солнце, карабкаясь ввысь, неспешно, а далее всё азартнее слизывает её, пока не поглотит вовсе. Поля обильно умываются росой. Лёгкий южный ветерок несёт из-за реки медовый аромат ещё цветущих трав, который смешается около палисадников с запахом цветущих флокс, пьяня. Со взгорья далеко видны обширные в колосе поля, соседняя деревенька и роща вблизи неё, пыльная в безвлажье дорога, глядя на которые отмечаешь зримые временные изменения.
Конечно, на земле есть места много краше. Но есть ли, при всей своей красе милее — вряд ли.
