С высокого холма по-над рекой, на котором возвышалось барское имение, обсаженное могучими липами, хорошо просматривались окрестности; поля и нивы, светлые перелески и кустарники, среди которых извивалась изрядно обмелевшая в знойное лето, речушка и тракт, скрывающийся у горизонта. Плыла и плавилась жара… Хлеба пожухли, не ко времени пожелтев. Ни единой капли влаги не проронили небеса уж долгое время. Неожиданно, в той стороне, где тракт, называемый просто большой дорогой, терялся из виду, над горизонтом повисла серая туча. Она медленно наплывала все увеличиваясь в размерах. Вскоре послышался неясный гул. «Уж не гроза ли?» — вопрошали крестьяне, козырьками приставляя ладони ко лбу. Тысячи солдатских сапог, лошадиных копыт, колес орудий, бричек, фургонов, телег, окутанные неимоверно плотной завесой вздымаемой пыли и издали принятой за грозовую тучу, приближались к не большому сельцу; армия Барклая де Толли отступала, оставив Смоленск.
— Сердешные, — вздыхали, крестясь бабы, глядя на колонны совершенно серых от пыли солдат, на изможденных, грязных лицах которых не отражалось никаких чувств, кроме угрюмости и подавленности. Колонны тянулись несколько часов в сопровождении вездесущей, перехватывающей тяжелое дыхание и вызывающей кашель и слёзы, пыли, пока замыкающие части не скрылись в густом лесу.
К вечеру большая дорога вновь заклубилась пылью.
— Здесь и встанем, — сняв платок с лица, сказал моложавый генерал своему адъютанту.
— Распорядитесь, — указывал он места для размещения полков и батареи, и адъютант, дав шенкеля своей горячей лошади, резво поскакал навстречу поднимавшимся на холм от реки колоннам пехоты и орудийным упряжкам.
В сельцо вошел полк егерей. Измотанные дальним переходом, солдаты, при слове «привал», валились на землю, как трава под косой, замирая на некоторое время без сил. Среди коренастых, не высокого роста егерей, один унтер-офицер выделялся своей статью и широкими плечами. На вид ему было не более тридцати лет. Высокий, стройный со строгими, утонченными чертами лица, аккуратно подстриженными темными волосами и такими же аккуратными усами, он не походил на своих собратьев егерей.
— Алексей Петрович, — обратился к нему подошедший поручик, — возьмите солдат и сходите в имение. Может хозяева, если не уехали, дадут какие-нибудь продукты?
Не смотря на усталость, унтер-офицер бодро зашагал в сторону имения, на ходу, взмахом руки, увлекая за собой двух солдат.
Взойдя на открытую террасу, протянувшуюся вдоль всего фасада двухэтажного деревянного дома, Алексей Петрович постучал в дверь. В доме было тихо. Казалось, что хозяева покинули его, но после повторного, требовательного и более громкого стука, за дверью послышались легкие шаги и через мгновенье дверь распахнулась. На пороге стояла белокурая девушка в узком лиловом платье, подчеркивающим стройность фигуры и с книгой в руке. Вид запыленных, усталых солдат её нисколько не смутил; кто же еще в такое тревожное время может прийти, кроме военных? Быстро взглянув на пришедших очаровательной голубизной глаз, она спросила:
— Что господам солдатам угодно?
От неожиданности увидеть в военной круговерти, среди крови и грязи, мучений и пожаров, голода и лишений, отчаяния и смерти столь очаровательное и нежное существо, смутило Алексея Петровича и, толи от неожиданности, толи от вездесущей пыли вместо ответа он закашлял, прикрываясь ладонью с утонченными, длинными пальцами. Его не решительность позабавили девушку и на её губах промелькнула усмешка.
— Простите, мадемуазель, за столь внезапный визит, — хриплым голосом сказал Алексей Петрович, — но мы вынуждены обратиться к вам по части скудности нашего провианта. Может у вас найдется что-нибудь для солдат?
Девушка готова была сказать, что до них прошло множество солдат и офицеров, что они не отказывали им в провианте и что их запасы весьма скудны, и ограничены, но какой-то притягательно-теплый взгляд темно-зеленых глаз Алексея Петровича, его обходительность и вежливость не позволили ей произнести все это.
— Вся прислуга отпущена и в доме лишь мой больной папенька, да наш конюх Тихон. Сейчас я распоряжусь посмотреть… Подождите, — сказала девушка.
Она быстро скрылась в дверном проеме и через несколько минут вернулась с бородатым мужиком неопределенного возраста.
— Тихон, посмотри, голубчик, чем мы можем помочь солдатам из провианта?
— Помилуйте, барыня, так ведь сколько давеча давали и надысь давали, а они всё идут и идут, — заворчал конюх.
— Будет тебе, будет, — сказала девушка и, взглянув куда-то в сторону, тихо промолвила: — все одно…
Недоуменно глянув на солдат и пожав плечами, Тихон хмуро пробасил:
— Ну, пошли уж, коли барыня…
Алексей с девушкой остался на террасе. Он очень хотел поговорить с милой девушкой, но не находя подходящих слов, не решался заговорить первым. Наконец, его не смелый взгляд остановился на книге, которую девушка держала в руке. Взглянув на название книги, он вслух прочитал:
— «Le siège de La rochelle, ou le malheur et la conscience». Vous lisez un roman comtesse de Genlis?1.
Девушка с удивлением посмотрела на Алексея:
— Parlez-vous français? 2.
— Oui, mademoiselle, en allemand et en polonais.3.
— Удивительно. Впервые вижу такого солдата.
Гримаса усмешки тенью пробежала по лицу Алексея. Некоторое время он молчал, раздумывая и, словно собравшись с духом, сказал:
— Позвольте представиться, Алексей Петрович Никитин, дворянин Тверской губернии, бывший капитан гренадерского полка, разжалованный в солдаты за дуэль, — на едином дыхании выпалил Алексей.
— За дуэль? – глаза девушки удивленно расширились, — прошу вас, Алексей Петрович, расскажите, — взмолилась девушка таким тоном, которым в совершенстве владели лишь светские барышни. – Да, простите меня за бестактность, я не представилась – Мария Андреевна Верблевская.
— Вы полька?
— Нет, мы русские, православные. Наш далекий предок был из Речи Посполитой, но еще два века назад принял российское подданство. А почему вас это удивляет?
— В армии Наполеона много поляков и они не однозначно относятся к тем, кто из Польши; одни приветливо и считают соплеменников чуть ли не земляками, другие напротив – предателями, так что…
Мария прервала Алексея:
— Можете не продолжать, я все поняла и буду осмотрительна.
— Уехать бы вам и чем скорее, тем лучше, — безапелляционно произнес Алексей.
— Я не могу. Папенька очень болен и дороги не вынесет, а я его не брошу, — твердо сказала девушка. Будто отгоняя тревожные мысли, девушка слегка тряхнула головой, отчего пышные белокурые волосы заблестели переливаясь.
– Так вы мне не рассказали о дуэли, — улыбнувшись лишь краешками губ и слегка коснувшись локтя Алексея, Мария легкими шагами прошла в глубь террасы, где стояли плетеные стулья.
– Присядем, — жестом указала она на стул напротив.
Алексей не хотел вспоминать ту дуэль, которая в корне изменила его жизнь, хотя это уже не было секретом и слух о ней быстро распространился по всей армии.
— Да дело, собственно, самое обыденное.
— Обыденное? – воскликнула Мария. – Стреляться и убивать для вас обыденно?
Алексей потупил взгляд, уставившись на свои пыльные, давно не чищенные сапоги.
— Ну-у-у, не совсем обыденное, вы правы… Наш полк остановился недалеко от Вильно. За ужином на одном из фольварков к нам присоединились несколько гвардейских офицеров. Уж не знаю, по каким надобностям их к нам принесло. Все было чинно; ели, пили вино. Неожиданно один гвардейский прапорщик, совсем юнец, видимо выпив лишнего, стал грубо приставать к дочери хозяина фольварка, которая сама любезно нас обслуживала, поднося еду и напитки. Нескрываемая непристойная назойливость и развязность прапорщика были отвратительны и я сделал ему замечание вести себя прилично по отношению к даме, тем более в присутствии старших по чину офицеров. Ну, а дальше, как обычно; прапорщик вспылил, мерзко обозвал даму, дерзко нагрубил мне, сказав, чтобы я не совался со своими замечаниями, когда гвардия отдыхает и прочие пошлости. Конечно, такой дерзости я стерпеть не мог, я ненавижу наглецов, особенно паркетных офицеров, делающих себе карьеру лестью, важных протеже и чужой кровью, и вызвал его на дуэль. Его товарищи пытались урезонить прапорщика, но он распалялся еще больше. Стрелялись мы тут же, во дворе, с пятнадцати шагов…, — Алексей замолчал и впервые за свой рассказ украдкой посмотрел на Марию. В её васильковых глазах одновременно читался и страх, и любопытство, и некая гордость за сидящего рядом с ней человека.
— И что было дальше? – тихо спросила она.
— А дальше… дальше я убил его, как делал это не раз прежде, — с какой-то внутренней яростью произнес Алексей. Некоторое время он молчал, затем спокойно продолжил:
— И все бы ничего, но этот прапорщик оказался племянником сенатора, вхожего ко двору Его Величества. Тут же вспомнили о запрете дуэлей во время боевых действий, дело раздули и меня лишили чина, наград и направили служить в пехотный полк рядовым. Правда с оговоркою, что при искуплении вины кровью и храбростью чин и награды вернуть. Я попросился в егеря, что и было удовлетворено. Сейчас егеря каждый день в деле. Под Витебском отличился, но своей крови не пролил и чин не вернули. Был лишь произведен в фельдфебели. Вот такая история.
— Как мне жалко вас, — тихо сказала Мария и, хитро прищурив глаза, с полуусмешкой полуутвердительно произнесла: — Так вы, сударь, оказывается дуэлянт. И много у вас было дуэлей? И все, конечно, за честь дам?
Алексей уловил озорной тон девушки и под стать ей, с улыбкой ответил: — Нет, сударыня, были и другие поводы, но честь дамы – всегда и без лишних разговоров. Сколько было дуэлей – я не считал, много, наверное. Дуэлянт? Возможно, вы и правы, но хочу заметить, дуэлянт справедливый и могу отличить истинную каналью от случайно заблудшего. И воздаю всем по справедливости; когда умышленно стреляю мимо, когда царапну для науки, а когда и к праотцам.
— О-о-о, вы на себя взяли одновременно роль и судьи, и палача? Не слишком ли это? А когда вы стреляете мимо, то не боитесь, что наш визави не промахнется?
— Я лишь исполняю роль справедливости, чего у нас в обществе, увы, нет. Боюсь ли я быть убитым? Раньше боялся, но научился распознавать людей, их намерения. Какое-то внутреннее чувство подсказывает мне, что ожидать от своего визави, и если я до сих пор жив и здоров, мое чувство еще ни разу не изменило, — решительно сказал Никитин.
— Алексей Петрович, ваше благородие, вот…
Оглянувшись, Никитин увидел солдат с двумя увесистыми мешками. Среди солдат Алексей пользовался большим уважением; его безудержная храбрость и отвага, порой граничащая с безрассудством, подкупала и вызывала восхищение. С солдатами он был, как с равными, не гнушаясь никакой простоты и не сторонясь вчерашних лапотников. Напротив, всегда ободрял дрогнувших и оробевших в бою, а в походе помогал отстающим. Слух о его разжаловании дошел и до них и, по-солдатски рассуждая, что рано или поздно в чине Никитина восстановят, а потому снова быть Алексею Петровичу офицером, значит и звать его нужно по имени и по батюшке, прибавляя офицерское «благородие». А благородие и есть – дворянин, барин.
— Да, иду, — крикнул он солдатам и, обернувшись к девушке, нежно взял её тонкую мраморно-белую руку, торопливо заговорил:
— Мария, Маша, умоляю вас, уезжайте немедля. Завтра здесь будет бой, наша позиция и судьба предопределена, но вы… Зачем, зачем вы здесь в этом пекле войны? Эти жернова войны не щадят никого. Уезжайте, ради всех Святых… А я, я, — волновался Алексей, — найду вас, — и тихо добавил: если останусь жив.
Девушка была тронута такой заботой этого красивого, на вид строгого человека, но с доброй, отзывчивой душой и тихо сказала:
— Как Бог даст…
Алексей решительно встал и шагнул к выходу, как маленькая, тонкая женская ручка удержала его за локоть. Он оглянулся.
— Я буду молиться за вас. Храни вас Господь…, — сказала Мария и чуть слышно, одними губами добавила: — мой дуэлянт.
В вечерних сумерках, высланный для разведки полуэскадрон конных егерей, был обстрелян с выставленного русскими на противоположном берегу реки пикета и, понеся незначительные потери, ретировался. Незамедлительно в егерском полку прозвучала команда «Тревога! К оружию», но вскоре последовала «Отбой тревоги». Передовые части авангарда французской армии, неотступно преследующие русский арьергард, подошли к сельцу, не предпринимая каких-либо активных действий в наступившей темноте. На возвышенностях за рекой засветились многочисленные огни бивачных костров.
Ночь прошла спокойно, в размеренном приготовлении к предстоящему и неотвратимому бою. В предрассветной серости, в полной тишине батальон егерей рассыпался в стрелковую цепь и занял на правом фланге густой кустарник, растущий по берегам речушки. Взводом егерей командовал молоденький прапорщик с утонченно женственными чертами лица по фамилии Волков. Совсем недавно он был произведен в офицерский чин и направлен в егерский полк. За глаза солдаты называли Волкова просто Сашкой за его природную безобидность и мягкость характера.
Никитин подошел к Волкову:
— Пройду вперед и посмотрю, есть ли здесь брод, чтобы не прозевать «гостей», а встретить подобающе. Не дожидаясь ответа офицера и, взяв ружье «на перевес», Алексей быстро зашагал к речке. Едва он скрылся за кустарником, как увидел в высокой траве хорошо натоптанную тропу. Пройдя по тропе, он понял, что это тропа кабанья. «Где кабан прошел, там и солдат пройдет», — размышлял Алексей. Тропа вывела его на небольшую поляну, за которой виднелась довольно широкая гладь речной воды. «Вот и брод» — подумал он, оглядывая местность, и, по выработавшейся привычке, определяя места для стрелков.
— Соблаговолите поставить отделение на кабанью тропу. Там есть брод, там и пойдут, — сказал Алексей Волкову, возвратясь. – Сам останусь с ними.
Прапорщик лишь молча кивнул.
Раскатистым гулом по низине пронесся звук выстрела неприятельского орудия. И тут же за ним второй, третий… Словно подхватив эту грозную перебранку, с высоты холма раз за разом прозвучали несколько выстрелов русской артиллерии.
Рассыпав егерей по кустарнику вблизи брода, Алексей приказал:
— Без пользы не палить. Пусть выйдут на поляну или как станут брод переходить – тогда не спать, — и, повернувшись к рыжеусому стрелку, строго спросил:
— Васька, ты кремень то сменил? А то, как давеча осекалось…
— Сменил, Ляксей Петрович, не сумлевайтесь. Теперь я…
— Ладно, ладно, — примирительно ответил Алексей, — поглядим, как ты…
За кустарником, на взгорке ударили барабаны. «Сейчас пойдут», — подумал Алексей, взводя курок. Внезапно его охватило не объяснимое внутреннее волнение, к горлу подкатил ком, мешая дышать, будто сделал большой глоток холодной воды и эта вода, проникая в организм, охлаждает до боли, до жжения. Всего несколько неприятных мгновений, которые быстро проходят, как проходит и волнение. Так было всегда во время дуэлей, когда звучала команда: «К барьеру!» и тишина нарушалась лишь клацаньем курков. Дуэль? Да, дуэль, которая в этот раз может продолжаться довольно долго, не ограничиваясь одним выстрелом… Дуэль и не с одним противником, а несколькими… Дуэль! Но во имя чего? Алексей мог бы привести сотню аргументов во имя чего он должен стрелять, должен убивать, но сейчас они казались ему малозначимыми. Он дерется потому, что они пришли. Неожиданно в мыслях мелькнуло имя Мария. Да, и за неё, за её и свою честь… И пусть эта дуэль будет последней.
Ждать оставалось не долго; дуновением ветра донесло шелест кустарника и тихую, не разборчивую речь. Алексей увидел, как озираясь по сторонам, на поляне показались два солдата в синих мундирах. Плавно подняв ружье, он выстрелил и тут же справа раздался второй выстрел. Оба французских солдата упали, оставаясь недвижимы. Алексей посмотрел вправо и увидел улыбающееся лицо Васьки, который, проворно скусив патрон, заряжал ружье.
«Ну, что притихли? Débouche, débouche»4., — подумал Алексей, как тут же по всему фронту раздались частые ружейные выстрелы и пули запели, завизжали, задевая ветви кустарников, стволы деревьев.
Неприятель стрелял наугад, через кустарник, что не приносило вреда егерям. Разом выстрелы стихли и на поляну, перед бродом разом высыпало до десятка стрелков. Размеренно прозвучали прицельные выстрелы егерей и еще несколько вольтижер остались лежать на поляне.
Низину заволокло дымом, который в безветрии повис плотной пеленой. И вновь со стороны неприятеля загремели выстрелы наугад. То справа, то слева слышались одиночные выстрелы в ответ. Завязалась вялая перестрелка, не нанося сильного вреда ни одной из сторон. Сложилась ситуация, когда одна сторона не желала напрасно терять людей, ожидая подхода резервов, а другая упорно не желала оставлять выгодную позицию.
Перестрелка продолжалось более часа, хотя ни Алексей и никто из егерей не замечал времени, для них оно просто остановилось. Пороховой дым стал настолько плотен, что прицельный выстрел был возможен только с пары десятков шагов. Только сейчас Алексей заметил, что солнце уже давно поднялось, но его лучи тщетно пытались пробиться сквозь дымовую завесу. Неожиданно над головой зашелестело и высокие березы, будто пробужденные ото сна, зашелестели, нехотя закивав макушками. И в тот же момент с неприятельской стороны ударили в барабаны, призывая к атаке.
— Ну, братцы, теперь держись, — только и успел крикнуть Алексей, как услышал всплески воды. Французы, воспользовавшись дымовой пеленой, скоро преодолели поляну и вышли к броду. Не видя неприятеля, Алексей выстрелил в направлении брода и тут же услышал громкий вскрик раненого. Егеря сквозь дым стали беспорядочно обстреливать брод с разных сторон. В ответ раздались частые выстрелы французов и Алексей почувствовал жгучую боль в левом боку. Другая пуля сильно толкнула в левое плечо, ударив в шинельную скатку не пробив её. Ощупав рану подумал: «Вскользь. Ничего».
Французы, посылая в бой все новые роты, упорно атаковали неуступчивых русских егерей, пытаясь наконец-то овладеть бродом, перейти речку и всеми силами ударить в центр арьергарда. Всё реже слышались выстрелы егерей слева. Справа вскрикнул рыжеусый Васька, скрывшись в высокой траве.
— Васька, ты что? – сквозь грохот выстрелов, прокричал Алексей.
— Ногу, ногу зацепило, Ляксей Петрович, — в ответ прокричал Васька.
— Ползи ко мне.
Трава зашуршала и Алексей увидел ползущего солдата, с совершенно черным от порохового нагара, и перекошенным от боли лицом. Он неуклюже выбрасывал вперед левую руку с ружьем и отталкиваясь правой рукой, безжизненно волочил правую ногу. Пуля вошла в ногу выше колена, застряв в кости и из раны, пульсируя, лилась кровь, окрашивая в красное, грязные льняные штаны. Быстро сняв шинельный ремешок и отбросив скатку, Алексей перетянул Васькину ногу выше раны и кровотечение заметно ослабло.
— Держись, Васька. Заряжать можешь? – глянул на бледное лицо солдата. Васька молча кивнул.
Прикрывшись стволом дерева, Алексей посылал пулю за пулей в направлении неприятеля, раз за разом передавая липкие от крови ружья слабеющему Ваське, который, превозмогая боль и тягучую слабость, исправно и привычно заряжал, сидя за спиной Алексея. Казалось, что, даже умерев, его руки еще некоторое время будут выполнять движения и заряжать, заряжать, заряжать…
Поднявшийся ветер очистил задымленную низину и каждый выстрел фельдфебеля был точен, что заметно охладило пыл атакующих. Алексей слышал ружейную стрельбу где-то далеко слева и справа. Слышал раскатистые выстрелы орудий за спиной – значит стоит арьергард на своих позициях. Это придавало уверенность и сил. Уже не раз пустые патронные сумы пополнялись запасом зарядов из ранца, но и они были на исходе, как и вода в манерках; нестерпимая жажда, многократно помноженная жарким днем, мучила всех. А подхода резерва для смены все не было. Наконец, где-то на холме, за спиной ударили барабаны, возвещающие ретираду.
— Эй, — крикнул Алексей, — кто есть, ко мне. Здесь раненый.
Справа раздался шелест ветвей и к Алексею подбежало трое егерей. Указывая на совсем ослабевшего от потери крови Ваську, Алексей сказал:
— Братцы, выносите его и отходите. Я прикрою. Патроны оставьте и по этой тропе…
— Алексей Петрович, давайте с нами, не след оставаться. Как же вы один? – прогудел коренастый седовласый егерь, облизывая черные от пороха пересохшие губы.
— Нет. Догонят и всем плохо будет. Вон, вишь зашевелились, — махнул фельдфебель в сторону брода, где не менее полувзвода, минуя поляну, двинулось к реке. – Уходите, я догоню, а если… то не поминайте лихом, — окинул взглядом солдат. – Всё! Скорым шагом марш-марш!
Подхватив раненого Ваську подмышки, егеря спешно зашагали прочь.
— Век не забуду…, — услышал Алексей крик Васьки.
Алексей знал, что в одиночку он не выстоит, что именно здесь у этой речушки ему суждено погибнуть, но, как ни странно, он не испытывал ни жалости к себе, ни страха, ни ненависти, ни какой-либо обиды – ничего. А пока он жив, его дуэль со смертью и на этот раз последняя, продолжалась.
…Он холоднокровно посылал пулю за пулей в неприятеля, слыша стоны и ругань. Французы, почувствовав, что перед ними лишь один стрелок, сосредоточили всю силу своего огня на том месте, где прятался егерь и их пули с характерными шлепками всё ближе вонзались в стволы деревьев. Выстрелы раздавались и с права, и слева; неуступчивого стрелка обходили с двух сторон. Одна из пуль пробила кивер, не причинив вреда. «А ни к чему теперь…», — подумал Алексей, сбрасывая простреленный кивер, и вгоняя очередную пулю в ствол.
…Они ударили почти одновременно; первая пуля в левое предплечье, вторая ниже ребер в правую сторону груди, третья ожгла правую ляжку. «Вот и всё…», — подумал Алексей, опускаясь на колени. И тут он увидел, как в десятке шагов от него появился французский офицер с обнаженной шпагой. Их взгляды встретились и офицер, выставив шпагу вперед, решительно направился к Алексею, чтобы покончить с неуступчивым, назойливым стрелком. Превозмогая боль, Алексей встал, перехватив здоровой рукой разряженное ружье и выставив вперед штык. Он неуверенно, припадая на раненую ногу, превозмогая боль, молча двинулся навстречу офицеру в последнюю его штыковую атаку. Неожиданно Алексей споткнулся обо что-то и опустился на колено. Под ногами лежало окровавленное Васькино ружье. Не ведая, заряжено оно или нет, скорее по привычке, Алексей взвел курок и за мгновение, как сталь клинка неприятеля ударила бы его в грудь, приподнял ружье одной рукой. Грянул выстрел. Пуля, выпущенная в упор, как льняной сноп порывом ветра, свалила офицера наповал. Не успело эхо выстрела растаять в низине, как перед глазами Алексея мелькнула огромная вспышка, погружая в черноту…
Последняя колонна арьергарда медленно оставляла сельцо. Миловидная девушка пристально вглядывалась в изможденные, серые лица солдат, то и дело вопрошая проходящих, не видели ли они фельдфебеля Алексея Петровича Никитина? Солдаты молча покачивали головами и лишь в самом конце колонны седовласый солдат, услышав имя Алексея Петровича, низким, хриплым голосом сказал:
— Алексей свет Петрович нас отправил, а сам остался там, — махнул он рукой в сторону речки. – Ишь, стреляют, значица жив. Молись, барыня, за него, молись…
К вечеру в сельцо вступили французы. Утомленные боем и жарой, они неспешно расположились биваком и развели костры. Мария, надев простое темное платье, не смотря на уговоры и запреты старого Тихона, вышла из дома и решительно направилась к биваку французов. Увидев офицера, она подошла к нему:
— Bonjour, officier. Je suis le propriétaire de l’immobilier local. Mon nom est Marie,5. — на французский манер представилась девушка.
— Capitaine Dyushon, — сказал офицер, с любопытством и явным откровением рассматривал девушку капитан, — ce que je peux faire? 6.
— Я прошу меня понять…, — тихо сказала Мария, — я ищу, ищу…, — подбирала она слова, которые, как ей казались, могли убедить этого офицера и, наконец, решившись, произнесла:
— Ищу своего жениха. Среди живых, отступивших его не оказалось, может…
— Послушайте, мадемуазель, сейчас война и какой, к чёрту, жених? – резко прервал еe офицер, сверкнув глазами. – Если среди живых нет, значит, он отправился к праотцам. И я не похоронная команда, — зло воскликнул капитан, отвернувшись и давая понять, что разговор окончен.
— Скажите, капитан, а если бы вас искала мать, жена или невеста, разве можно было бы их за это осуждать? Да, на войне убивают, но разве война способна убить чувства любви к сыну, мужу, брату, любимому?
Капитан медленно повернулся и еще пристальнее взглянул на Марию, по лицу которой текли слёзы.
— Ну, хорошо, хорошо, — спокойно сказал он. – Пойдемте за мной. У нас есть несколько пленных, только вряд ли среди них есть ваш жених. Там только нижние чины. Впрочем, один офицер есть.
Проходя мимо бивака, капитан, рассуждая, с недоумением произнес:
— Не понимаю я русских; они предпочитают умереть, чем сдаться, порой вынуждая нас на жестокость. Не понимаю…
В сотне шагов от бивака, среди не убранного, но сплошь примятого овсяного поля, сидело и лежало около десятка русских солдат, охраняемых двумя караульными. Рядом с ними неподвижно лежал молоденький прапорщик, совершенно бледный лицом.
— Преставился наш прапорщик, — ни к кому не обращаясь, тихо сказал пожилой егерь, перекрестившись. – Совсем мальчишка был. Мы его промеж себя Сашкой звали…
Не обращая внимания ни на пленных, ни на мертвого офицера, капитан Дюшон повернулся к Марии:
— Вот мадемуазель, смотрите, — небрежно бросил он.
Мария не сразу узнала Алексея, поразившись его видом; расстегнутый и разорванный в нескольких местах окровавленный мундир, наброшенный на голое тело, окровавленные штаны, кровавые, неловко наложенные повязки, сделанные из лоскутов разорванной нижней рубахи, черное от пыли и гари изможденное лицо.
— Вот он, вот он, — вскрикнула Мария, указывая на Алексея, пытаясь опуститься на колени перед лежащим раненым, но капитан решительным жестом остановил её. Переводя взгляд то на лежащего раненого, то на девушку, капитан строго произнес:
— Вы меня обманываете, мадемуазель! Зачем вы выдаете этого унтер-офицера за своего жениха? У дворянки не может быть жених мужик.
— Нет, нет, господин капитан, он не мужик, он дворянин, — с горячностью выпалила Мария, боясь, что капитан прикажет караульным её прогнать прочь. – Он дворянин, бывший капитан, но лишенный чина за дуэль. Поверьте!
— Дуэль?! – полуутвердительно воскликнул капитан, впервые улыбнувшись и глаза его заблестели, будто он увидел близкого человека. Он склонился над Алексеем, продолжая улыбаться: — Она говорит правду?
— Oui, le capitaine, elle a dit la vérité,7. — запекшимися, окровавленными губами тихо произнес Алексей.
Минуту капитан размышлял, что простой мужик вряд и так прекрасно мог говорить по-французски и это действительно похоже на правду. Капитан Дюшон, слывший в армии первым дуэлянтом, хорошо помнил, что только поход в Россию уберег его от суда и участи солдата, в лучшем случае. Ему повезло, что после очередной дуэли он быстро покинул Париж и, прибыв в свой полк, один из первых переправился через Неман. Ему повезло, а вот этому нет.
— Как этот? – указывая на Алексея, обратился он к караульному.
— В нем не менее трех пуль, да наши вольтижеры хорошо приласкали его штыками и прикладами. Только недавно очнулся. Это тот, что на переправе один остался и отстреливался до последнего патрона, да еще су-лейтенанта нашего полка убил. Думаю, что до утра не доживет…
Капитан, раздумывая, переводил взгляд то на Алексея, то на Марию и в его взгляде было смешение чувств — ненависти к врагу и сострадания, и симпатии одновременно. Из задумчивости его вывел топот копыт, к пленным подъехал полковник с адъютантом.
— А-а-а, храбрый капитан Дюшон! – воскликнул полковник.
— Да, мой полковник, я, — капитан приложил руку к киверу развернутой кистью вперед.
— Не много же у вас пленных, впрочем, как всегда. А нет ли среди них того, что на переправе полвзвода положил и убил троих офицеров?
— Мне сказали, что одного офицера.
— Троих, капитан. Троих!
— Да, мой полковник, — ответил Дюшон, указывая на лежащего Алексея, — вот этот унтер-офицер.
— Храбрец. Говорят, что он дрался, как лев, даже оставшись один. Я уважаю храбрецов, даже противников, а потому… на рассвете расстрелять.
Мария от слов полковника вскрикнула, закрыв лицо руками.
— А это еще кто? – сердито спросил полковник, повернувшись к девушке.
— Это местная дворянка, — сказал Дюшон.
— Гоните всех прочь. Прочь!!! – закричал полковник.
— Слушаюсь. Но, господин полковник, боюсь, что ваш приказ я не смогу исполнить. Думаю, что этот унтер-офицер к утру умрет. Много ран, три пули в нем и потерял много крови.
— Выполняйте приказ, Дюшон. Мы на войне…, — и полковник пришпорил коня. Отъехав на несколько метров, он натянул повод. Еще раз, взглянув на лежащего Алексея, сказал, обращаясь к капитану:
— Впрочем… Поступайте, как знаете, — и вновь пришпорил коня.
Солнце клонилось к горизонту, кроваво озаряя округу. На холм, в направлении имения, медленно брели двое – хрупкая, как тростинка девушка в темном, поддерживающая высокого, окровавленного солдата. Чуть позади, неспешно брел караульный, посланный храбрым капитаном Дюшоном для сопровождения, дабы не было препятствий…
_________________________________________
1. «Осада Ла-Рошели, или несчастье и совесть». Вы читаете роман графини де Жанлис?
2. Вы говорите по-французски?
3. Да, мадемуазель, и по-немецки, и по-польски.
4. выходи, выходи (франц.)
5 — Здравствуйте, господин офицер. Я владелица здешнего имения. Меня зовут Мари.
6. — Капитан Дюшон, чем могу служить?
7. — Да, капитан, она сказала правду.
Владимир Каплинский
Дорогие читатели и почитатели таланта наших авторов. Несомненно, тематика сайта и «Литературной беседки» о природе, даче, саде, деревенском быте вам близка и приятна. Но мы, впервые, решили предложить вам нечто иное. Уверены, что этот рассказ не оставит вас равнодушными. Наше предложение порадует вас, а у автора появятся новые поклонники.
С уважением, администрация сайта «Посудачим о даче».
