«Гены»

Темная апрельская ночь крадучись бродила по пустынной деревенской улице, украдкой заглядывая в окна, бархатно поглаживая стекла, будто проверяя — все ли спокойно, все ли спят? Еще далеко до того времени, когда ей придется прятаться на чердаках и в подвалах, пережидая властвование брата — дня. Заглянула ночь и в окна крайней избы, но тут же отпрянула прочь; в доме зажегся свет.

Николай, как обычно перед охотой, вставал рано. Не любил он спешных сборов с суетой и шумом, с постоянным поглядыванием на часы и мыслями, что надо торопиться. Чувство размеренности, постоянного ритма, как стук маятника настенных часов, были присущи ему во всех делах. Даже, бродя с ружьем по полям и лесам, выбирал свой темп, не ускоряя и не замедляя движения, и потому мог ходить многие часы.

Весело потрескивая, горящие лучины скользнули в самовар, который, недовольно фыркнув в трубу, стал согреваться, чтобы через некоторое время затянуть свою монотонную песню, извещая хозяина, что поспел. Накинув телогрейку на плечи, Николай вышел в холодные сени, где в такт его шагам запели чистые половицы, приятно запахло сеном, зерном и овчиной. В пристроенном к дому дворе заерзал на нашесте петух, соображая, не пора ли будить всех? Но ночь мягко погладила его по гребенчатой головке и он, нахохлившись, снова погрузился в сон.

По темному небу медленно плыли черные облака, то открывая, то снова скрывая мерцающие звезды. Южный ветерок шаловливо забавлялся с кустами сирени, сгибая и распрямляя ветви.

После уличной свежести, в доме казалось душно. Николай взглянул на спящего сына. Тихо подойдя, поправил сползшее одеяло, бережно укрывая, как в детстве. Хоть и взрослый стал сын, а для него он все равно оставался ребенком. Ишь, как сладко спит, посапывая. Какие ему снятся сны? Какие угодно, только не…

Водрузив самовар на почетное место, Николай присел к столу. Душистым, свежим ароматом чая наполнилась кухня. Уж, сколько раз он давал себе слово не думать об этом, но, невольно, собираясь на охоту, мысли о том, что он в своем охотничьем увлечении одинок, не покидала его. Как он мечтал, как хотел, чтобы, встречая зарю в поле, в лесу, на озере или реке, дорогой, любимый человек — сын был бы рядом. И все прелести природы, охоты умножились бы вдвое. Как он мечтал…

Ему, вдруг, вспомнился тот теплый весенний вечер, когда он впервые взял сына на вальдшнепиную тягу. Усадив восьмилетнего мальчонку на пеньке, он ждал заветную птицу, хотя бы одну, но так, чтобы сын ее видел и, может быть, проснуться, дремлющие где-то далеко — далеко, в неведомой глубине, гены мужчины — охотника. Охотника, как его отец, дед и оба прадеда — все в роду были охотниками. Вальдшнепиное хорканье заглушило, отодвинуло на второй план все остальные звуки засыпающего леса. Николай посмотрел на сына и, увидев его вопросительный взгляд, тихо прошептал: «Летит». Даже в сумерках он заметил, как по-иному у сына заблестели глаза, как вытянулась его худенькая шейка. Вальдшнеп налетел «на штык». Конечно, можно было попустить птицу над головой и стрелять в угон, что было бы проще, но Николай хотел, чтобы сын все видел своими глазами, решившись на более сложный, так называемый, «королевский» выстрел. После одиночного выстрела, птица, описав дугу, комом упала у пенька, где, замерев и затаив дыхание, сидел мальчонка…

Нет, не вспыхнула в тот день искорка, не загорелся охотничий огонек в душе ребенка, как, в свое время, загорелся у самого Николая.

Потом был Дальний Восток и тайга, и охота с сыном на уток. Вдвоем спускались вниз по течению таежной, порожистой реки. И были, ведь, были восторженно-удивленные возгласы сына при виде каменных глухарей на песчаноглечниковых отмелях. Но гены, по-прежнему, дремали, хороня мечту и надежду на совместную охоту, на продолжение родового занятия, без которого жизнь, по мнению Николая, была бы пресна и не имела бы удивительно разнообразных жизненных оттенков. И вспомнилась Николаю еще одна, совместная охота с отцом и братом, на которой самым счастливым человеком был, конечно же, отец, уже пожилой, но по-прежнему бодрый, благодаря и охотничьей тропе.

…Налитый, но не тронутый чай в стакане совсем остыл, а размеренные удары настенных часов известили, что пора в путь. У двери Николай оглянулся на спящего сына. Какие ему снятся сны? Какие угодно, но только не об охоте.

Сонное утро лениво и широко зевнуло светлеющим востоком. Николай шагал за околицу, как всегда, один…

Владимир Каплинский