За околицей
Вот, уж, конец марта и, судя по календарю, скоро начнется то, чего русские охотники ждут с особым нетерпением, радостью, надеждами. То, что им необычайно дорого и памятно. То, что бывает только весной и больше ни в какое другое время года. Но когда придет этот бессонный и долгожданный день открытия весенней охоты? Вовремя ли?
Даже старожилы нашего края давно не помнят такой многоснежной зимы, и пока появились только реденькие темные плешинки проталинок в полях, а реки же и не думают просыпаться. И все же, пусть еще робка поступь, но это весна и она чувствуется дыханием южного ветра, излучением особенно прозрачного весеннего света. Что за прелесть эти еще морозные весенние рассветы за деревенской околицей! С первым же солнечным лучом разом просыпается и оживает вся округа. Вспорхнул жаворонок и озвучил прозрачность небесной лазури. Его поддержал, подтянул весеннюю песню скворец. Засуетились грачи со своими подругами галками и куда-то спешат чибисы — все в работе. Треснула льдинка на ручейке, притормозивший свой ночной пробег из ниоткуда. Любой звук, любой шорох выразительно звучен. А по деревне размеренно звонко по-неслась, покатилась от края до края петушиная перекличка, вот и гуси проснулись и подали свои голоса — это у бабы Дуси. А с другого конца деревни Никоновские вторят им — на слух угадываешь. Вот опять гуси перекричали другие птичьи голоса. Чьи же это? А может… Шелест крыльев, клич с небес и дрожь по телу. Так вот же они плывут над головой, гребя родную синь крылами. Первенцы. Теперь уж точно весна. Теперь уж скоро и не только по календарю. Скоро…
Пловец
На неожиданно выпавшем апрельском снегу, крупный русак был отчетливо виден издали. Он не спеша бежал вдоль реки, постоянно присматриваясь к бурному течению. Приближаясь к воде, он прижимал длинные уши, наклонял мордочку, будто собирался пить, но раз за разом отходил прочь от быстрого потока. Наконец, в том месте, где река с пологими берегами была шириной в один вороний взмах крыла, заяц остановился. Снова и снова он наклонял усатую мордочку к воде, долго и пристально вглядывался в холодную, цвета грозовой тучи, по-весеннему бурную реку. Насмотревшись, русак поднял уши, стал вслушиваться и вглядываться в противоположный берег. Оглянулся по сторонам и осторожно тронул лапкой холодную воду, тут же отдернув ее. В этот момент он напоминал робкую девушку, решившую искупаться нагишом, боясь сторонних наблюдателей. И кто выдумал, что заяц трус? Отбросив сомнения, он с шумом бросился в реку. Прижав длинные уши и выпучив темные глаза, он так быстро заработал всеми лапами, что казалось, ему никогда не приходилось так это делать, даже убегая от лисы или собаки. В считанные секунды он доплыл до противоположного берега. Рывком выскочил на сухой поникший камыш, и тут же торчком поднялись уши-локаторы, стараясь уловить малейший шорох, малейшую опасность. И опять он напоминал осторожную купальщицу, которой не мешало бы переодеться… Зайцу же переодеваться было не во что. Большой, еще только начинающий линять русак, сейчас походил на худую облезлую кошку. Серая линяющая шерсть неопределенно грязно-темного цвета клоками висела на боках и с неё потоками стекала вода на рыхлый снег. Если бы не длинные уши, то определить, что это заяц было бы невозможно. Убедившись, что впереди опасности нет, русак затрусил прочь от реки, согреваясь и обсыхая в движении.
Апрельское тепло разрушило ледяные переходы, а вместе с ними и непрочные деревянные клади через реку. Вот и приходится зайцам становиться пловцами.
